Порадуюсь - весна опять...

 Когда же мне откроется
Да всё не открывается
У всех как-будто спорится,
У всех как-будто ладится...
Ни реки вспять,
ни написать,
Предвидеть чтоб напраслину,
А может взять да расписать
Иконостас - да маслом чтоб...
Я на себя сама себе
 Не буду наговаривать
Увижу солнца луч с небес
Порадуюсь - весна опять!

Мае могілкі
З першым крыжам фарбаваным
З недаўменнем
З памяццю праз нават травінкі
З камянёвым абрысам
З балесным сумленнем
З павагай
З болем вачэй
З яснеючай зоркай
З усведамленнем
З надзеяй
З маўчаннем
Хістаннямі
Блакадай
Раўнавагай
Недаверам
Са жвірам зямным
З карагодам нябесным

Мае вокны:
Вокны ў свет
Вокны ў Сусвет
вокны ў віртуальнасць
вокны маіх хат
вокны маёй Зямлі
вокны маіх вачэй
вакенцы пад стрэхамі
вокны ў чаканні новага Часу

Мае парогі

Мае парогі
Сутнасць парога застаецца
Адна і тая ж -
перайсці парог - тое ж,
што з быцця ў доме
ў нябыт бяздом'я
ці наадварот
парогі да праўды,
парогі да творчасці,
парогі да сябе,
парогі да Любові,
парогі да Сусвету,
парогі без кампрамісаў...
парогі без страт...
парогі за іншых

Мае дзверы
Нас абкружае мноства дзвярэй
Жаночыя дзверы - яны такія:
дзверы да пачка мукі, дзверы да стала,
дзверы да солі, да алею,
дзверы да духоўкі,
дзверы да калыскі,
дзверы да любага чалавека,
дзверы з хаты,
дзверы да хаты.
ДЗВЕРЫ ў Сусвет...

Насколько все мы атипичны

Насколько все мы атипичны,
Потом распишут доктора:
Где вам аффект, где - пограничье
Игрой бы не была игра
Но жизнь игрой воспринимать всем
Пора бы прекратить, пора
В конечном счете неизвестном
Кому - игра, кому -пора.

Эва Фелиньска Воспоминания из путешествия в Сибирь и пребывания в Березове т.1

Путешествие из Киева в Тобольск

В 1839 году 11 марта по старому стилю я покинула Киев. Несмотря на лучи солнца, падающие с высоты, держался мороз, и никакие знаки не предвещали приближающуюся весну; по льду преодолев Днепр, гостинцем через Орел, на санях отправилась я в далекое путешествие.

Вскоре мы преодолели реку, лошади побежали быстрее. Я оглянулась раз, второй, третий. Уже не видно было Киева, и ничего не видно и не слышно. Только постоянный звон почтового колокольчика, только подбрасывание саней, которые беспрестанно попадали в ямы, выбитые в глубоком снегу, по-разному оказывали влияние на душу. Наконец и этот звон, и это постоянное подбрасывание, однообразные, начали вызывать чувство, подобное тому, которое ощущаешь во время неспокойного сна, когда разум полусонный, а ты беспокоишься и не понимаешь, почему.

Остановка перед почтовым домом для смены лошадей, или переворот саней, возвращали внимание к внешним вещам; в то же время боль головы, боль в руках и ногах становились более ощутимыми, но короткие минуты смены упряжи не оставляли свободного времени, чтобы прийти в себя, так как звон колокольчика подавал сигнал, сани начинали лететь, снова то углубляясь, то выскакивая из этих снеговых пропастей, без отдыха, без уменьшения шага, и так все дальше, дальше, дальше… День сменялся ночью, а ночь днем под этот звон колокольчика.

Первые дни дороги казались мне невыносимыми, поскольку я не умею спать в дороге; усталость доходила до последней грани, настолько, что несколько часов сна было уже необходимостью. После двух суток дороги, выйдя из саней во время перемены лошадей, я вошла в почтовый домик и упала на лавку, чтобы поспать хоть пару часов, но не уснула, так как разум не мог уснуть, побуждаемый беспокойством, а тело отказывало целиком.

Напрасно мой проводник, стоя надо мной, говорил, что нужно ехать и что в санях я высплюсь, а я, как норовистая лошадь, не хотела то есть не могла сдвинуться с места.

Почтовый служащий, русский, офицер в отставке, увидев мое состояние, показал моему проводнику инструкцию, из которой следовало, что действия проводника были превышением полномочий с его стороны.