О, мир моей высшей школы,
ты создан Мистером W,
который начинал занятия в 7 утра,
писал белым по грифельной доске,
писал историю декад
писал до старости
Я слышал, как правдиво он подавал историю
как было нужно - для схолластики
назад в прошлое - вперед в будущее
писал левой ли, правой ли руками
был каждым из нас.
В его Истории
темных пятен не существовало
У него всегда были светлые дни.
У него были и снежные дни,
он знал, какие они бывают,
и подавал историю
с регулярностью почтальона,
зная, насколько
Снежные дни
свидетельствуют, что человек жив |
постоянно, как письма и письмена,
он знал, что чем больше живописать
о жизни, зная о ней и трудясь,
тем больше порядка в его классе,
который он считал своим также своим домом.
Никогда не пичкать детей навязчивыми новостями,
давать не только то, что написано на доске -
- Расчитываем, что я вам преподаю, - говорил он,
потому что знал,
насколько всё связано, без записи.
Каждый день во время обеда
был анекдот о конкретной войне или
насколько сложно это для детей сегодня -
на что получал:
- Вы не только без морали или вне морали,
а она у вас совершенно отсутствует.
Не воспринимая это, поскольку чувства его
очень состарились,
как и он сам, просто указывал на дверь говорящим,
и при этом он был по-своему принципиален.
Отосланные дети дрались во дворе
просто для того, чтобы прийти снова к нему в класс,
несмотря ни на что. Они становились его командой,
и слава о них была на улице жесткой.
Он не воспринимал бум-бум-бум из радио
африканских детей, которых травили,
он видел их глаза из подворотен,
которые напоминали разрушенные китайские
железные дороги.
-Ах, да. Бриллиантом каждый хотел бы владеть,
но это время - для нас.
Мистер В начинал засыпать,
поддерживая более чем минувший Май -
невидимым лавровым венцом.
И только наша школа могла
его возвратить - "Еще один год
вы осилите его" - мы говорили друг другу это
- и он был при этом непреклонен,
на протяжении 20 лет, возвратясь из Мак-Артура,
воскреснув для нас.
Some seniors from last year's class
brought him steel tension balls
that September—tinny things
he clutched in his palm & clanked past
each other like cymbals
tolling stress. We
stayed silent. Fifty pounds
shed over the summer, his wrists jutted out
from the frayed cuffs
of his Crayola cardigans.
He'd turn & tune
those chiming spheres like the globe
his classroom never had—
his walls held only Old Glory
& a fading photo of the flag
raised at Iwo Jima. Mr. W let us know
he never got to fight in the War
more often as the year wore
away with his sweater's elbows,
till his yellow shirt shone
through like yolk. That year
the Depression & World
War took all winter
& knowing time was short, his own,
Mr. W spent nights transcribing
to transparencies words
water could wipe away,
numbering each palimpsest to match
his crumbling notes. Just in case,
he'd say, above the overhead
projector's buzz—you could manage
without me. He never
could forget a past
only we would remember—
his teacher telling him at graduation
You know you're only seventeen
& who knows how long this Pacific
Theater might last—They have this new
GI Bill. Get some college first,
Wayne, his name all alliteration,
a tone poem. How
could he know
we'd drop the bomb
& end it all? He tried serving
later, even went
to enlist in Korea but was foiled
by a bad back & luck. I tried,
he'd plead the air. How to soothe
a man who woke his whole life
at five & could silence kids
not his own? Who once
drove 45 on the highway he told us
cause Nixon asked
his fellow Americans to, counting
each unpatriotic car that passed him
along the way? Like history he saved
& scored the immeasurable—
with years-worth of sick days
hoarded & never spent, illness
came to fetch him
from the only other home he knew.
Wearing black now, pointing out
where other kids once sat long before
we were born—future
governors, a crook or two—
each chair a ghost. You're my kids,
he'd tell us, we built or broke
his heart. Next day
he was gone. We never did make it
to Vietnam—rest
of the year in silence we took down
the words he'd written
projected on the wall
like any man's promises to himself.
The latter half of the twentieth century
felt a bit too cold, winter
lingered too long—Mr. W's words,
unchanged, awaited
us coloreds & women libbers
half-hoping for him
to return—for the world not to be
as cruel as we'd learned.
We spent the Sixties
minus Malcolm X, or Watts,
barely a March on Washington—
all April & much
of May we waited for Woodstock
& answers & assassinations
that would never come
among the steady hum
& faint bright
of flickering fluorescent lights. |
|
Комментариев нет:
Отправить комментарий